Дроздов Александр Константинович

ДРОЗДОВ Александр Константинович. Комбриг (1935). Русский. Член ВКП(б) с мая 1919 г. Родился в марте 1898 г. в г. Москве в семье мелкого торговца. Окончил шесть классов гимназии в 1915 г. В апреле 1916 г. добровольно поступил на военную службу. Спустя три месяца убыл на фронт. Участник Первой мировой войны. Воевал в составе 3-го отдельного морского тяжелого артиллерийского дивизиона при 2-й Латышской бригаде (до его расформирования в апреле 1918 г.). В боях был контужен и отравлен газами. После Февральской революции 1917 г. избран председателем батарейного комитета, товарищем (заместителем) председателя полкового комитета, секретарем полкового суда, членом Ревельского совета. Во время октябрьских событий 1917 г. был председателем батарейного комитета. Член исполкома латышских стрелков (Исколастрел). Последний чин в старой армии — младший фейерверкер (на правах вольноопределяющегося). После демобилизации уехал домой. До поступления на службу в РККА работал грузчиком на ст. Москва-Сортировочная и Перово.

В Красной армии с ноября 1918 г. Участник Гражданской войны. Воевал против войск генерала Деникина и Польши. В годы войны занимал должности: в 1918-1919 гг. — красноармейца и младшего командира 20-го легкого резервного артиллерийского дивизиона, отдельной запасной артиллерийской бригады 12-й армии, отдельной Киевской крепостной бригады. С июля 1919 г. — командир взвода 3-й батареи 1-го дивизиона той же бригады. С августа того же года — помощник командира 2-й батареи артиллерийского дивизиона 60-й стрелковой дивизии. С декабря 1919 г. — врид командира той же батареи. С сентября 1920 г. — командир той же батареи.

После Гражданской войны на ответственных должностях в артиллерийских частях РККА, в Артиллерийском управлении (АУ) РККА. В феврале — марте 1921 г. — врид командира батареи 180-го легкого артиллерийского дивизиона Киевского военного округа. С марта 1921 г. — командир 1-й учебной батареи того же дивизиона. С мая 1921 г. командовал 1-й батареей 182-го легкого артиллерийского дивизиона 2-й Киевской стрелковой бригады. С июня того же года — командир 4-й батареи отдельного артиллерийского дивизиона той же бригады. С июля 1921 г. командовал отдельной легкой батареей 164-й отдельной стрелковой бригады. С сентября 1921г. — командир 2-й батареи 130-го легкого артиллерийского дивизиона. С апреля 1922 г. являлся слушателем Высшей артиллерийской школы (г. Детское Село). С октября 1922 г. — начальник школы, затем командир отдельной гаубичной батареи 19-го артиллерийского дивизиона. В ноябре 1922 г. стал командиром того же дивизиона 19-й стрелковой дивизии. С июня 1924 г. — и. д. начальника артиллерии той же дивизии, а с октября того же года — командир 19-го артиллерийского полка. С июля 1926 г. по ноябрь 1927 г. состоял в распоряжении Главного управления РККА (учился на КУВНАС при Военной академии имени М. В. Фрунзе). * С ноября 1927 г. — помощник начальника 1-го отдела АУ РККА. С июня 1929 г. исполнял должность начальника 2-го отдела АУ РККА. В феврале 1931 г. утвержден в этой должности. С ноября 1931 г. — помощник начальника АУ РККА. С июня 1932 г. — начальник управления материальной части артиллерии Главного артиллерийского управления (ГАУ) РККА. С января 1935 г. — начальник отдела материальной части артиллерии АУ РККА.

Арестован 29 мая 1937 г. Военной коллегией Верховного суда СССР 1 июля 1937 г. по обвинению в участии в военном заговоре приговорен к расстрелу. Приговор приведен в исполнение в тот же день. Определением Военной коллегии от 27 октября 1956 г. реабилитирован.

Черушев Н.С., Черушев Ю.Н. Расстрелянная элита РККА. Комбриги и им равные. 1937-1941. М., 2014, с. 77-78.

Примечания

* Проходил службу в качестве советского военного советника при штабе В. К. Блюхера в Китае,  псевдоним – Кон.

В связи с этим периодом представляет интерес следующее свидетельство М.И. Казарина: «Чтобы добраться до Ханькоу, предстояло плыть примерно тысячу километров вверх по Янцзы. Я был не один, со мной, тоже по вызову, ехал советский врач Сергей Николаевич Вепринцев. Мы взяли билеты на речной пароход китайской компании. Бой на пароходе проводил нас в нашу каюту. Она была четырехместной, других на пароходе не имелось, и я с удовольствием предвкушал перспективу совместного путешествия, знакомства и, как это бывает в таких случаях, вольных разговоров с китайцами-пассажирами. Однако, еще не войдя в каюту, мы услышали за дверью русскую речь и с досадой переглянулись. Это могли быть только русские белогвардейцы. Решив не вступать с ними ни в какой контакт, мы молча вошли в каюту, а те, бросив беглый взгляд на нас, отвернулись к стене. За несколько дней пути мы их как следует разглядели. Один был высокий и худой человек средних лет с решительным лицом типично офицерского типа, другой — юнец с круглой физиономией, на редкость густо усеянной прыщами.

Плавание на пароходе в глубь чужой страны, да еще в такое напряженное время навстречу новой работе неизбежно связано с некоторым нервным напряжением, а тут еще эти проклятые соседи по каюте. Мы с Сережей не могли понять, как это получилось, что мы оказались в каюте с двумя русскими белогвардейцами. Случайность? Подсадили? В Шанхае при английской полиции существовала обширная русская контрразведка. Им поручили нас выследить? Обшарить чемоданы? Выкрасть документы? Прикончить по дороге? Как бы то ни было, эти два нежелательных соседа лишили нас сна и покоя. Мы опасались их днем и ночью не спали, то и дело подымая голову с подушек и следя за их подозрительными движениями. Не спали и они, и я много раз ловил их подсматривающий взгляд.

Взаимная слежка, вынужденное молчание, чтобы не выдать себя, невозможность оставить вещи, постоянное ожидание провокации или нападения — все это отравило поездку, и мы проклинали все на свете. По какому-то неписаному уговору ни они, ни мы не пытались вступать в разговоры.

Наконец показался Ханькоу. Мы пришвартовались у пустынной пристани бывшей английской концессии. Английская морская охрана уже покинула ее; торговые дома и банки были закрыты; англичане прятались за железными шторами. Хозяевами здесь были китайцы.

Ждать было невтерпеж, хотелось видеть своих. Наскоро отдав вещи носильщикам, мы попытались им объяснить адрес, но они уже по нашему дружескому обращению поняли, что мы не англичане, а свои, и не дослушав объяснения, уже знали, куда идти.

Наши белогвардейские соседи по каюте куда-то исчезли. Хорошо, конечно, было бы проследить, куда они поехали, но это было и так ясно. В Ханькоу еще процветал русский царский консул Бельченко, поддерживавший и направлявший всю белогвардейщину в этом районе. Вероятно, они направились к нему.

Скоро мы дошли до небольшого зеленого сквера, с четырех сторон окруженного нарядными двухэтажными кирпичными коттеджами европейского типа. Это и был Локвуд-гарденс — резиденция русских советников, военных и гражданских. Завидя нас из окон, навстречу выбежали друзья, жали руки, тащили к себе. Первым, кого я увидел, был мой школьный товарищ Абрамсон, здесь называвшийся Мазуриным. Мы стояли в холле одного из домов, отвечая на приветствия, вопросы, восклицания, как вдруг сквозь полуоткрытую дверь в следующую комнату мы с Сережей увидели две фигуры, заставившие нас вздрогнуть. Это были те белогвардейцы, что путешествовали с нами из Шанхая. Кто они такие? Как попали сюда? Не обманом ли? И потом догадка, пробежавшая мурашками по спине, — а не в ловушку ли мы попали? И кто все эти люди вокруг?

Лишь присутствие Мазурина заставило меня отбросить сомнения. Я схватил его за руку:

— Почему эти люди там? Это белые!

— Да бог с тобой, — ответил он. — Это наш военный советник Дроздов, здесь он называется Кон, а парнишка — его Игорь, сын другого советника — Войнича, Кон захватил его из Шанхая.

Тем временем «белогвардейцы» уже вошли из задней комнаты и с не меньшим удивлением пялили на нас глаза. Им тоже что-то объясняли. Потом мы, все четверо, расхохотались и пожали друг другу руки. «Ах, вы, черти полосатые, а мы вас считали иностранцами или беляками, едущими с каким-то тайным поручением, — сказал Кон, — и чтоб вам пусто было, всю дорогу из-за вас не спали». «Ну ладно, своя своих не познаша — бывает», — отвечали мы».

Цитируется по изд.: Казанин М. И. В штабе Блюхера. — М.: «Наука». Главная редакция восточной литературы, 1966

** В связи с этим периодом службы есть смысл привести следующее свидетельство В.Г. Грабина:

«Прибыв в Москву, направился прямо в ГВМУ. Иван Петрович выслушал мой доклад и одобрил. Это сразу подняло мое настроение. По совету Павлуновского я в тот же день поехал на полигон.

Этот полигон тогда только начали организовывать на площадке, километрах в пятнадцати от железной и шоссейной дорог. Добраться туда стоило больших трудов. По телефону я попросил передать представителю нашего завода, чтобы он выслал к ближайшей железнодорожной станции грузовую машину (к этому времени наша бригада уже была на месте). Когда я вышел из вагона, машина ждала меня. Но добирались от станции до полигона неимоверно долго — дорога была ужасной. Часть ее была покрыта щебенкой, но повсюду зияли глубокие выбоины. А дальше форменное бездорожье. В одном месте даже на грузовой машине невозможно было проехать, пришлось объезжать далеко вокруг и тоже почти по бездорожью.

Наконец добрались. Я зашел в штаб — он помещался в небольшом домике,— получил пропуск и, миновав проходную, оказался на территории полигона, где через несколько дней должен решиться вопрос: "Быть или не быть?"

Пройдя метров двести, я увидел два или три сарайчика — это все, что здесь находилось. Дальше простиралась ровная площадка, а за ней поднимался густой хвойный лес. Только в одном месте прорубили трассу для стрельб.

У сарая я встретил нашу бригаду, а в сарае стояли пушки. Мне рассказали, что приезжал начальник 2-го отдела Артиллерийского управления комдив Дроздов, который сказал, что числа десятого вся материальная часть будет выставлена на площадке, позади которой построят два блиндажа для гостей.

На следующий день работа закипела. На дороге саперные части засыпали выбоины щебенкой, а в некоторых местах делали совершенно новое дорожное полотно. На полигоне строили блиндажи и очищали участок, намеченный для огневых позиций. Славно работали саперы. Площадку под огневую позицию подготовили очень быстро, и Дроздов приказал устанавливать на ней все орудия, причем каждому орудию было указано его место. К этому времени для проведения стрельб прибыли [110] команды строевых артиллерийских частей».

…

«На следующее утро, 14 июня 1935 года, я приехал на полигон очень рано: хотелось все проверить, во всеоружии встретить день, который неизвестно что мог мне преподнести. А он выдался не летний — прохладный, пасмурный, неприветливый.

Повстречался со своими товарищами, постарался поднять их настроение. Всех волновала встреча с руководителями партии и правительства. В этот день Гогину по какому-то недоразумению не выдали пропуск на полигон. Я не мог повидать его, поговорить с ним. Без него мы осмотрели материальную часть; как будто все было в порядке, орудийный расчет освоил пушки хорошо.

Комдив Дроздов провел с командами проверочную репетицию. Она прошла гладко. Тем временем гости все подъезжали и подъезжали. Приехал Павлуновский, а с ним его ближайшие помощники. Приехал Тухачевский, обошел всех, проверил работу орудийных расчетов и, удовлетворенный, отошел в сторону, присоединился к общей группе гостей.

Чем больше прибывало людей, тем напряженнее становилось мое состояние. Много раз мысленно повторил я доклад. Иногда он мне казался слишком коротким и малоубедительным, а иногда, наоборот, длинным, надоедливым; казалось, я размениваюсь на мелочи, из-за них не видно главного. Но перестраиваться было поздно — чего доброго, еще хуже все запутаешь, потом и не разберешься. Хотелось, чтобы время шло [114] быстрее, чтобы все поскорее кончилось. Я взглянул на И. А. Маханова, начальника КБ завода "Красный путиловец", мне показалось, что он держится совершенно спокойно. Это не улучшило моего душевного состояния. Очень жалел я, что рядом нет ни одного нашего работника. Это мне помогло бы. Но на полигоне каждому было указано его место. Начальникам КБ было велено находиться у своих орудий.

Решительный час приближался. Комдив Дроздов еще раз проверил, все ли в порядке, обошел каждое орудие и дал последние наставления. Подошел и к нашим пушкам, рассказал красноармейцам, как они должны себя вести, если руководители партии и правительства подойдут к орудиям, и во время стрельбы, хотя и так всем было все ясно. До начала смотра оставались считанные минуты. Я не думал, что по такой дороге, хоть ее и подремонтировали, можно прибыть точно вовремя. Однако вскоре нас предупредили, что прибудут, как было объявлено. И действительно, буквально за три — пять минут до назначенного срока из проходной на полигоне показалась группа людей. Впереди в кожаном пальто шел К. Е. Ворошилов, несколько позади — И. В. Сталин в сером летнем пальто, в фуражке и в сапогах, рядом шагал В. М. Молотов в темном реглане и в шляпе, чуть поодаль — Г. К. Орджоникидзе в фуражке защитного цвета со звездочкой и в сапогах, почти рядом с ним — В. И. Межлаук в серой шляпе и в сером летнем пальто, а с обеих сторон и сзади шли неизвестные мне военные и штатские.

Подана команда "смирно". Все замерли. Комдив Дроздов, приложив руку к козырьку, пошел навстречу высоким гостям. Не доходя нескольких шагов, остановился:

— Товарищ народный комиссар, материальная часть для осмотра подготовлена...

Приняв рапорт, К. Е. Ворошилов подал команду "вольно"».

Цитируется по изд.: Грабин В.Г. Оружие победы. — М.: Политиздат, 1989.

Примечания к настоящей статье подготовил Вадим Королёв.