Шпет Густав Густавович (Зеньковский)

Шпет Густав Густавович (26.03[7.04].1879—16.11.1937), философ, историк, психолог. Родился в Киеве. Учился в Университете св. Владимира. Преподавал в Московском университете и др. высших учебных заведениях. В 1921 избран действительным членом Российской академии художеств. В 1923—1929 — вице-президент этой академии. В 1935 арестован, через 2 года приговорен к расстрелу за принадлежность к «офицерской кадетско-монархической повстанческой организации».

Обращаясь к теоретическим трудам Шпета, следует признать в нем последователя Гуссерля — не только в отношении к общей идее его феноменологии. Для Шпета то, что нам дано, слагается из «явлений» и находимых в них (через феноменологическую редукцию) «смыслов» — поэтому для него просто выпадает вековая проблема метафизики, самого понятия «вещи в себе». В явлениях, в их «глубине» нам открывается мир «идей» или «эйдосов», но далее, по Шпету, идти некуда. «Предмет», говорит Шпет, есть только неопределенный «носитель многообразного содержания, связанного в один узел в некоем осмысливающем его центральном ядре». Далее этого осторожного утверждения Шпет не идет; метафизика для него есть простая «неудача в философии»: «под метафизикой, — продолжает Шпет, — я разумею всякое стремление возвести мнение в строгое знание». «Против метафизики, как формы литературного творчества, — замечает Шпет, — я не возражаю и такой метафизики не отвергаю». «Метафизические претензии на знание — есть признак псевдофилософский», — говорит далее Шпет, для которого философия должна быть «строгой наукой» о «смыслах», об «идеальном бытии», находимом в «явлениях». Шпет категорически отказывается возводить двойственность «явлений» и «смыслов» к метафизическому истолкованию и отвергает «дуалистическое утверждение посюстороннего мира явлений и потустороннего мира вещей к себе». Шпет утверждает «единство вещи», как оно дано в опыте («явления» и «смысла»), достаточно полном и не требующем «выхода» за пределы опыта. Можно создавать «мнения» о значении того, что есть «единство вещи», — но от таких «мнений» до философии, как «знания» — дистанция огромного размера. «Философия как знание, — пишет Шпет, — есть высшая историческая и диалектическая ступень философии, поэтому я не отрицаю, а напротив, утверждаю наличность истории, в течение которой философия становится знанием». Это утверждение, имеющее надлежащий смысл лишь в системе Гегеля, для Шпета есть выражение его снисходительности ко всем построениям до Гуссерля — тем более пикантной, что (явно в угоду советской цензуре!) Шпет вдруг признается, что «едва ли можно найти что-либо удобнее марксизма», для установления «исторического контекста». Надо тут же заметить, что никакого «удобного марксизма» в книге Шпета, откуда взята эта цитата, и следа нет.

Нам даны «явления» и «смыслы» — позже сюда еще присоединяет Шпет имя вещи. Реализм на почве феноменологии сводится все же к очень скромному утверждению двойственности в данном нам в опыте материале и никак не может быть сам собой превращен в антиметафизическое утверждение. Шпету (как и многим др.) вполне достаточно изучения данности в пределах соотношения «явления» и «смысла», — но убедительно показать немыслимость перехода к теме «абсолютного» в бытии никому еще не удалось. Шпет симпатизирует попытке Авенариуса определить данные «чистого опыта», он очень настойчиво отнимает у «субъекта» претензии на то, что он «собственник своего сознания». Тут несомненно сказывается влияние Юма, учение которого Шпет излагал еще в своей студенческой работе.

Шпету чужда «теистическая интерпретация абсолютного как личного Бога», хотя и самая категория «Абсолюта» заранее им отвергается из-за противопоставления «эмпирии» «вещам в себе». У всех, кто признает «потустороннее бытие», Шпет находит искание «не истины», а тех переживаний и чувств, которые «связаны с воображаемой потусторонностью, сверхразумностью и сверхобычностью».

Не стоит дальше приводить свидетельства того самодовольного, сектантского исповедания гуссерлианства, которое мы находим у Шпета. От этого самодовольного погружения в «имманентное» бытие веет все же лишь неспособностью выйти за пределы самого себя: особенно типична в этом отношении статья Шпета о скептике, в основе которого Шпет нашел даже гедонизм… Собственная неудача, связанная с сектантским исповеданием гуссерлианства, заставляет Шпета презрительно и с раздражением относиться ко всем инакомыслящим. Шпет из веры в феноменологию (по Гуссерлю) не извлек ничего для философии, — и просто ушел в сферы чистого знания (таковы его работы по этнической психологии, о языке).

Прот. Зеньковский В.

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа